Содержание | Проза | Стихи | Почта
Проза
Под одеялом
Что-нибудь новенькое
Неопровержимые доказательства
Самый счастливый день
Парадокс близнецов
Апокалипсис в уездном городе Тихие Холмы
Ячейка № 13
Самый Счастливый День
Несколько секунд кромешной тьмы и мы с Альбертом оказались на узкой улочке, погруженной пока в предрассветные сумерки. Даже уличные фонари и вывески магазинов не горели – пока нельзя. До восхода, если верить прогнозу, еще пять минут. Улица была совершенно пуста. Не считая меня и мужа, никого не было, но я чувствовала – никто не спит, все замерли в ожидании у своих окон, пытаются разглядеть на востоке первые проблески утренней зари. Вряд ли они даже удостоили взглядом двух чудиков, которые выскочили на улицу раньше срока, торопыги.
Никто кроме нас не нарушал этой идеальной пустоты – ведь пятьдесят лет ждали, можно еще пять минут обождать. Но город не был мертв. Он дышал предвкушением, я буквально кожей чувствовала, как полмиллиона сердец бьются в ожидании, томятся и маются, и это томление передалось мне. Я взяла Альберта за руку.
По глазам его я видела, что он хочет ляпнуть какую-нибудь свою обычную глупость – о странностях местной архитектуры, о том, какие здесь непривычно низкие архаичные дома, или, например, о туземных ритуальных плясках. Дурак. Он считает местных дикарями, но я то знаю – это не так, а потому жестом попросила его помолчать. Он согласно кивнул – мол, ты права, не надо нарушать величие момента, а то чего доброго нас изжарят на костре. Круглый дурак.
Я меж тем оглядывалась по сторонам, стараясь найти что-нибудь знакомое, не лично конечно, моя семья покинула это место задолго до моего рождения, я пыталась узнать что-нибудь из рассказов дедушки. Надо будет попробовать найти парк с озером, где он познакомился с бабушкой. Наверное, очень красивое место.
Пока я размышляла и вспоминала, пять бесконечно долгих минут истекли. Небо незаметно поменяло цвет с темно-синего на светло-серый и вот... Вот оно окрасилось в нежно-розовый оттенок, а спустя мгновение первый алый луч ударил в глаза так сильно, что с непривычки пришлось зажмуриться. И грянули фанфары. Грянули торжественно, величественно, и так внезапно, что мы с Альбертом вздрогнули и вцепились друг другу в ладони с удвоенной силой. Медные голоса неслись над городом, они кричали: «Да здравствует рассвет! Да здравствует Солнце! Да здравствует наш город!» Небесное зарево вобрало в себя багровые и светло-фиолетовые тона, облака на западе окрасились подстать чистому небу на востоке, утренний пожар окружил нас со всех сторон, а следом нас стали окружать люди. Поначалу мне показалось, что они просто возникают из воздуха, но нет: они выбегали из парадных и черных ходов, выпрыгивали из окон первых этажей, а некоторые, самые смелые, спускались на веревках с крыш. В такой день можно ведь и рискнуть, лишь бы оказаться на улице раньше других!
И голоса их оглушили нас сильнее фанфар.
Все они кричали друг другу, и мне, и Альберту, и просто в воздух: «С праздником! С днем Солнца! Это должен быть Самый Счастливый День! Должен быть!» Люди приветливо махали руками, обнимали друг друга, потом и нас с Альбертом подхватило потоком, нас тут же расцеловали, поздравили с праздником, надели на головы смешные картонные колпаки с изображением солнца и дали такие же шелковые флажки. Альберт смеялся, и в смехе его я чувствовала победу: «Я же говорил, что они здесь дикари!»
Нас несло толпой, но вскоре это безумное хаотичное кружение по городу переросло в танец. Загрохотали большие и малые барабаны, защебетали трещотки, запищали дудки, над головой начали рваться хлопушки, осыпая нас дождем золотистого конфетти. Это безумие завладело мной наравне со всеми, я, помнится, хохотала, что-то пела...
А потом толпа разделила меня и Альберта, разомкнула наши руки и потащила нас в разные стороны. Я, в принципе, была не против - надоел этот зануда. Мы предусматривали и такой вариант. Он крикнул мне что-то, я не разобрала, и я во всю мочь своих легких проорала ему вслед: «До завтра!» Кто-то услышал мои слова и глянул на меня как на сумасшедшую. До завтра?
А я уже унеслась, подхваченная этим безумным хороводом, этой рекой счастливых и смеющихся лиц.
Когда солнце уже было довольно высоко, прибой выбросил меня на центральную улицу. Шириной она была с четверть мили, а в длину... Не знаю. И справа и слева от меня она уходила куда-то в бесконечность, за горизонт. Ее специально отстроили ради праздника, пришлось, наверное, полгорода снести – все равно домов хватило бы всем. Одна из этих бесконечностей исторгла из себя парад, шедший навстречу солнцу. Чего там только не было: оркестры, марширующие колонны в карнавальных костюмах, огнеглотатели, акробаты, жонглеры, гигантские надувные звери, какие-то фантастические блестящие машины... Парад полз мимо меня бесконечной звенящей и сияющей змеей. Люди подпрыгивали, и залазили друг другу на плечи, чтобы увидеть больше.
Очень скоро мне это наскучило, я пробралась обратно через плотную человеческую массу. Никто на меня не обижался, если я наступала кому-то на ногу или толкала. Не зачем портить Самый Счастливый День глупыми и нелепыми обидами, правда? В такой день надо всех любить, даже самых гадких и ничтожных людей.
Наконец я выбралась из толпы на относительно пустое пространство и вздохнула свободно. Можно теперь поскитаться по городу как мне того хочется.
К полудню я вышла на площадь с фонтаном. Ого, а я его узнаю! Дедушка мне рассказывал про этот диковинный фонтан, украшенный барельефами рыб и животных, бьющий под музыку разноцветными струями воды. На площади тоже веселилось много народу, кто-то даже купался в фонтане, визжа и брызгая друг на друга, да и на прохожих тоже. А еще здесь были дети. Дети! Для них давали представление клоуны, а в сторонке ребятню даром угощали мороженным, а взрослых – вином. Правильно – с сегодняшнего дня денежные расчеты в городе Солнца отменены. Чистый коммунизм! Утопия оказалась возможна. Налетай, детишки! Мороженное! Всем! Даром! И пусть никто не уйдет обиженным! А главное, теперь есть его можно, сколько захочешь, не боясь заболеть...
А потом начались танцы. Кажется кадриль. Дедушка говорил, что раньше здесь устраивали кадриль. Музыканты были одеты в старые национальные костюмы, и инструменты у них были давно забытые в краях, где я выросла: скрипки, гитары, мандолины, флейты, губные гармошки, маракасы... Едва ли у половины я вспомнила названия.
И меня незамедлительно пригласили. Это был парень со всклоченной белобрысой шевелюрой, загорелый и... И мокрый. Он только что вылез из фонтана, и оттого бордовые шорты, в которые он был одет, так смешно облепили его ноги.
Ну что ж, была не была! Он схватил меня за руки, и нас закружило, завертело в ритме этой древней, но заводной музыки...
А потом нас закружило по городу. Где мы только не были! Он, наверное, провел меня по всем достопримечательностям города. Некоторые места я радостно узнавала из рассказов дедушки, некоторые появились после Исхода. Иногда я удивляла его своими вопросами. Например, он показал мне место, где он до вчерашнего дня работал. Это было могучее здание с позолоченными стенами, фасад его венчало гигантское солнце, с разметавшимися в разные стороны лучами и протуберанцами, они как будто опутывали этот дом своей сетью. Был он и так выше остальных домов раза в два, но, как будто этого мало, его венчал купол обсерватории с торчащим дулом телескопа. На гигантской мраморной доске над дверями – хотя скорее это были целые ворота - было высечено: «Институт Вычисления».
- А что же вы там вычисляли? – спросила я.
- Ты меня поражаешь, Беатрис! Такое ощущение, что ты не отсюда! Хотя это не возможно. Но не знать Института Вычисления...
- А ты представь, что я ударилась головой и потеряла память. Или еще лучше: я впала в долгую-долгую спячку, чтоб поскорее дожить до дня Солнца. И на самом деле мне не двадцать пять, а семьдесят пять, и я тебе в бабушки гожусь.
Я потрепала его за щеку и со старушечьей интонацией прошамкала:
- Экий ты внусек, бальфой-бальфой вырос!
Он засмеялся и поцеловал меня.
- Какая ты все-таки смешная. Что же здесь еще можно вычислять? Мы занимались самым важным делом – вычисляли точный срок. Иначе как бы мы узнали, что праздновать надо сегодня? А?
- МА-ЛА-ДЦЫ!
И снова нас понесло по городу... Артемий – его так звали – будто поверил в мою нелепую байку про спячку. И правильно. Некогда сомневаться, некогда подозревать. Надо любить, надо веселиться, надо радоваться жизни, надо праздновать. Надо быть счастливым в этот день.
Опомнилась я только к ночи. Мы успели поучаствовать в каких-то нелепых, но веселых конкурсах, вроде бега в мешках, покататься на пароходе по реке, посмотреть на фантастические фигуры, что выстраивали в полете парашютисты, поучаствовать в костюмированном шествии – наряды выдавали всем желающим. Мне попался костюм Дикарки, а ему – Птицы Феникса. И это лишь малая часть того, что захлестнуло мою душу незабываемыми впечатлениями. А когда я опомнилась, стало уже темно.
Но ненадолго. Лишь несколько мгновений провели мы в темноте.
- Почему не зажигаются фонари? – спросила я его.
- Сейчас увидишь, - сказал он, - смотри на небо!
А я уже и сама поняла, тем более ответ его потонул в грохоте салюта. Стало светло как днем, и даже еще светлее. И веселье продолжилось с удвоенной силой. Спать не хотелось абсолютно.
Полночи грохотал салют, совершенно оглушив и ослепив меня. Вино приятно пело в голове, а над головой взрывались и угасали тысячи солнц, мириады сверхновых обрушивали на нас потоки света и звука, а мы в ответ визжали и смеялись.
И вот все кончилось. Людям дали возможность полюбоваться на звезды и луну. Я опять погрузилась в воспоминания. На этот раз я пыталась узнать какие-нибудь созвездия, что дедушка показывал мне на проекторе.
Покой и тишина постепенно опускались на город. Тем, кто сегодня играл музыку, давал представления, запускал салюты, надо было отдохнуть. Город был предоставлен самому себе. Народ разбредался кто куда, большими компаниями либо парочками, как мы с Артемием. И он повел меня куда-то, сказав, что это особенное место, и он бы хотел встретить рассвет именно там. А когда мы пришли – я ахнула.
- Да это же парк, где познакомились мои дедушка и бабушка.
Он тяжело вздохнул и сказал:
- Моя бабушка умерла три дня назад. Всего три дня не дожила до этого дня.
- Извини, милый. А я знаю только дедушку. Бабушка умерла задолго до моего рождения, когда моей маме было десять лет. Дедушка мне много про нее рассказывал. Как они гуляли здесь и как тяжело ей было на... Не важно.
Мы взяли пару шерстяных покрывал из заботливо сложенной у входа в парк кучи, и пошли по аллеям. Я как будто уже сто раз все это видела, все казалось таким знакомым, родным. Я вспомнила, как мне дед рассказывал об этом месте, когда я маленькая не могла уснуть, для меня это было лучше всякой сказки... Пели птицы, а по аллеям так же не торопясь, шли пары – многие из них, как и мы познакомились только сегодня. Самый Счастливый День подходил к концу. Еще два часа – и все.
Рассвет застал нас на берегу того самого озера. Мы лежали на расстеленном поверх травы покрывале и укрывшись другим. Этот город пятьдесят лет назад выбрали новой столицей, подлежащей заселению Теми-Кто-Остался, за многие достоинства, в том числе и за мягкий климат. Но под утро уже стало ощутимо прохладно, и мы прижимались голыми телами друг к другу, чтобы согреться. Мне было не по себе. Меня мучила совесть – нет, не перед Альбертом. Мы сами дали друг другу санкцию на полную свободу, если вдруг потеряемся, и я не сомневаюсь, что мой муженек тоже нашел себя пассию на эти сутки, даже с омерзением представляла, как он скажет мне уже дома: «Зацепил я одну аборигенку... Ну и шлюхи они все здесь...»
Совесть меня тяготила перед Артемием. Я посмотрела на небо – оно светлело. Пора. Я вынырнула из колыбели покрывала и объятий моего возлюбленного на час, подобрала с травы мокрое от росы платье и, дрожа от холода, стала натягивать его на себя – хороша же я буду, если вернусь обратно голой.
- Что? Зачем? Какой уже смысл в одежде? – сказал он с неподдельным изумлением.
Я посмотрела на него, горечь переполняла меня и, чтоб не разрыдаться, я сосредоточилась на одевании, а он продолжал.
- Я тебя чем-то обидел?
- Нет, дело не в тебе.
- А в чем же дело? Зачем тебе одеваться? Через десять минут мы все умрем, так давай умрем вместе, счастливыми. Давай сгорим в объятиях друг друга!
Я хотела что-нибудь соврать. Что мне холодно, например, но не могла. Меня и в правду трясло, но уже не от холода. И я решилась открыть ему истину.
- Я бы рада. Но, к сожалению, не получится. Это был действительно Самый Счастливый День, но я не смогу окончить его с тобой вместе.
Артемий смотрел непонимающими глазами. Что она такое говорит? Может, свихнулась? Я продолжила.
- Мой дедушка улетел отсюда с первой волной эвакуации. Моей маме тогда было три года. И вот мой муж предложил мне эту дурацкую туристическую поездку... Дурацкую. В городе Солнца сегодня было тысяч пять таких туристов. Дорогое удовольствие - посмотреть на дикарей-огнепоклонников. Планета самоубийц... А вы просто не хотели покидать свою родину. Вы молодцы. Вы во всей Вселенной сегодня были самые счастливые люди. Вы единственные сегодня любили искренне, и искренне желали всем счастья. Всем вокруг. Но я не с вами. Я просто прилетела поглазеть на вашу гибель. Я поступила подло. И я не смогу умереть вместе с тобой. Меня выдернут отсюда, вырежут за несколько минут до вспышки. Прости. Я испортила тебе праздник. Ты умрешь в одиночестве.
Он уже смотрел не на меня, а на восток – на разжигающееся розовое зарево и на точно такое же зарево в ледяной глубине озера. На глазах его были слезы.
Он встал и сказал:
- Не вини себя. Ты здесь не причем. Взрыв, наверное, уже произошел, а через десять минут он до нас доберется, так что я недолго буду страдать. Лучше поцелуй меня на прощание.
И мы обнялись, но только лишь наши губы соприкоснулись, как меня окутала тьма, кромешная и непроглядная, а длилась она то ли бесконечность, то ли несколько секунд. Скорее несколько секунд, потому что я не могу представить бесконечность. Все когда-нибудь кончается. Несколько секунд кромешной тьмы и вот я уже далеко-далеко оттуда, так далеко, что излучение сверхновой звезды доберется сюда лишь через пятьсот лет. Вот я в комнате с серыми стенами и тусклым неоновым освещением, стою в нелепой позе, обнимая и целуя воздух. А напротив меня стоит представитель турфирмы. Я еле различаю его силуэт – слезы застилают глаза. Сплошное расплывчатое пятно передо мной: снизу черное, сверху белое со вспышкой цветастого галстука на шее. Вот и все что я могу рассмотреть. Еще я знаю, что он улыбается этой мерзкой официальной улыбкой. Они всегда так улыбаются. Не улыбаются, а скалятся, как волки.
- Добро пожаловать домой, Беатрис. Ну, как вам на планете Самоубийц? Ваш муж прибудет буквально через полминуты. Уверен, вам...
Что он говорил дальше, я не слышала, потому что повалилась на пол, а дальше меня опутало беспамятство, унесло далеко-далеко из этого гадкого места, за пятьсот световых лет, туда, где я полюбила по настоящему. Туда, где слепое пламя стихии вырвалось наружу, сметая все на своем пути. Господь сказал, что пощадит город, если в нем окажется хоть один праведник, но он солгал. Там было полмиллиона праведников, а все остальные улетели оттуда полвека назад. И теперь мы живы, а они мертвы, но умерли счастливыми, все, кроме Артемия. Я испортила ему Самый Счастливый День, и это мой крест. За это меня сейчас поглотит тьма. Ну же!
Нашатырь? Ах, не надо! Я хочу забыться, не надо! Альберт, ты злой человек! Ты наслаждаешься чужой гибелью! Ты смеялся над этими прекрасными людьми! Из трагедии, такие как ты сделали бизнес. Циничные, кровожадные твари! Альберт, отойди! Я подаю на развод...
Развод пришлось отложить. Но сегодня он меня не отговорит. Я еще тогда поняла, что наш брак – ошибка, какой бы тонкий расчет не руководил мной год назад и как бы богат он не был. Теперь я исправлю эту ошибку, насколько возможно. Я ухожу от Альберта.
Что подтолкнуло меня? Все просто. Сегодня я была в клинике, где окончательно убедилась: я ношу под сердцем ребенка. И ребенок этот зачат был там – на гибнущей планете, на последнем
разднике жизни. Пятьсот тысяч человек проповедовало с огненного креста, но вряд ли хотя бы пятьсот человек поняло в тот день то, что поняла я. Хотя бы пятьсот из тех пяти тысяч туристов и еще семидесяти миллиардов, что прилипли к экранам, жадно глотая кадры натурального сумасшествия – люди завтра умрут, но веселятся! Все они добровольно взошли на аутодафе, и даже пепла от них не осталось, но остался ты – мой ребеночек, плоть от плоти жизнелюбивого парня по имени Артемий с родины моей семьи. Он уже мертв, превратился в облако раскаленного газа, поток фотонов. Я знала его один день, но успела полюбить, а он успел подарить мне тебя. Этим он обеспечил себе и всей своей, нет, нашей Родине бессмертие. Я уже придумала, как тебя назову. Твое имя – Феникс.
Пожалуй, сегодня для меня – Самый Счастливый День.
